Табун беляков

Охота - Истории охотника

В армии я служил после института лейтенантом-двухгодичником на тропосферной станции связи. А находилась она на Чукотке, неподалеку от того маленького приморского посел­ка Ванкарем, который когда-то знала вся большая страна, по­тому что туда прибывали со льдины спасенные челюскинцы. Так уж получилось, что в нашем небольшом и молодом кол­лективе охотой, да и то еще не всерьез, увлекался я один. Учиться было не у кого - с местными зайцами пришлось знакомиться самому. Пробовал изобрести какой-нибудь метод, чтобы до­бывать их, да так ничего и не получилось. Зато здорово они скрашивали однообразные дни службы, дразня меня своей ка­жущейся доступностью.

Станция существовала не первый год. Кое-какие предания о жизни здесь передавались по эстафете быстро меняющимися «поколениями» людей, поддерживающими круглосуточную связь в этой арктической пустыне - именно так на географи­ческой карте классифицировалось здешнее побережье. Видно, перебывали здесь и охотники: за соседней сопкой прочно уста­новилось название Заячья. Правда, так ее мог назвать любой, кто первым увидел на ней ушастых зверьков. Другое дело, что только охотники способны тащиться за несколько километров, спускаясь со своей сопки и поднимаясь на соседнюю - совер­шенно пустынную, усыпанную крупными черными камнями, между которыми изредка пробивались травинки. Во всяком случае, мне было проще: я знал, что зайцы могут там быть. Остальное зависело от меня и моего свободного времени. А его- то катастрофически и не хватало. Вахты в техническом здании непрерывно сменялись дежурствами по части и выездами к морю за соляркой. Только ближе к весне, когда мороз не ос­лаб, но ярче стало светить солнце, поднявшееся на вершок из- за горизонта, у меня появилась возможность раз в несколько дней выходить на прогулку с ружьем...

Как еще назовешь первый выход, когда с высоты самой большой станционной сопки, занятой несколькими приземис­тыми зданиями и антеннами, до далекого замерзшего моря с одной стороны и еще более далеких пологих гор - с другой тянется заснеженная безжизненная тундра. Конечно, знаю уже, что есть холмики и русла ручьев, но эти слабые перепады мо­жешь и под ногами не увидеть в белизне, не то что за километ­ры. И только Заячья сопка совсем недалеко темнела овальным языком. Куда же еще можно было направиться?..

Хорошо, хоть сопки соединялись неглубокой седловиной, иначе подъем и спуск потребовал бы немало времени и сил. И так через каких-нибудь полчаса ходьбы в ватных штанах, ва­ленках, с постоянным отворачиванием лица от слишком ко­лючего ветерка, появившаяся было на бровях и ресницах из­морось стала подтаивать: разогрелся по-настоящему. Опять же спасало то, что долгие пурги с самой осени хорошо утрамбова­ли, отшлифовали снег, даже заструги порядочно сгладили - идешь, как по асфальту... пока относительно ровно да вниз.

Оказалось, что Заячья сопка довольно круто обрывалась в нашу сторону на какой-то десяток метров. Понял это, когда поднялся по снежному «лбу» почти до верха. Дальше мои «не­кованые» валенки перестали цепляться за снежную твердь. Буд­то и не положено, да попробовал на последних шагах помочь себе ружьем, но его резиновый затыльник соскальзывал еще лучше обуви. Пару минут размышлял, посматривая и вверх и вниз. Смысла не было сдаваться - попробовал рывком взять последний метр...

Ни страха, ни большого разочарования не было: внутрен­не к этому я подготовился. Даже с некоторым удовольствием поначалу мчался вниз на толстенных ватных штанах, и только в конце стала раздражать струя снежной пыли, бьющая все силь­ней прямо в лицо.

Естественно, достаточно пологий подъем отыскался немно­го в стороне.

Плоская вершина сопки, как и у нас возле станции, была покрыта угловатыми черными камнями, теперь крепко «за­штукатуренными» снегом. Через сотню или две метров начи­нался длинный пологий склон восточной стороны сопки, север­ный, наоборот, круто уходил далеко вниз. Его черную камен­ную поверхность снег забелил не сильно. Здесь я бы уже не по­шел напрямик.

В этом снежном и каменном черно-белом мире не было ни движения, ни звука, ни краски. И даже небо, сильно потускнев­шее на северо-востоке после недавнего заката, не оживляло его. Тем неожиданнее и удивительнее было появление двух зайцев. Они как будто выбежали из-под самой сопки и побежали в тун­дру от ее крутой стороны. Сверху виделись они удивительно белыми, белее снега, по которому бежали, и такими огромны­ми, что их хотелось принять за коз. Очень быстро они раство­рились в нескончаемой белизне тундры, которая сразу превра­тилась в обитаемую и таинственную.

С этого дня я стал ходить сюда не на прогулку. Азарт охотника требовал добычи. И не только азарт. Ведь все про­пускают мимо ушей рассказы о зайцах, которые белее снега, так пусть же подержат хоть одного из них в руках они, кото­рым не суждено видеть зайца, бегущего по тундре буквально под ногами. А может быть, такое желание тоже составляю­щая часть азарта? Живи я здесь один, не испытывая недостат­ка в свежем мясе, разве бы я мечтал так сильно вернуться с добычей?

Сопка и вправду оказалась Заячьей. Всякий раз я видел беляков на ее восточном пологом склоне и насчитывал нема­ло. Иногда они сидели у какой-либо каменной бровки, где ве­тер сметал снег с чубчиков жесткой высохшей травы. В другой раз лежали по одиночке прямо на снегу. К себе зайцы не под­пускали на выстрел.

И моей, и сослуживцев фантазии не хватало, чтобы приду­мать подходящий способ приблизиться к зайцу. О засидке не­чего было и думать: заполярный холод не позволит посидеть там и часа, а не сильно энергичные зайцы не станут носиться и натыкаться на поджидающего их стрелка. Старожилы вспом­нили, что якобы стрелять можно, подходя со стороны слепя­щего зверьков солнца. Но мой путь так и пролегал всегда, а они легко замечали меня, отнюдь не прозрачного, издали. Доб­ровольный помощник попробовал стать загонщиком. Зайцы поднимались нехотя перед ним и неспешно ковыляли по такой просторной тундре в любом направлении, только не на меня, прилегшего у камней.

В тот день мы пошли с другом. Охота абсолютно не инте­ресовала его, но посмотреть на обещанных зайцев в прекрас­ный солнечный день ему захотелось. А погода установилась как будто специально для него.

Все повторялось. Зайцы белыми, чуть приметными кочка­ми лежали на склоне и далеко за ним. В бинокль насчитал я трид­цать и дальше сбился. Настоящий табун беляков. Они никуда не спешили. Иногда один поднимался, недолго ковылял, ленясь скакать малое расстояние, и снова залегал. Несколько больше оживлялся, если человек приближался к нему на непозволитель­ное расстояние, и все же далеко не убегал. Снова никакого заго­на у нас двоих не получалось. Раз только я присел и замер, пона­деявшись на откуда-то появившегося чужого «загонщика»...

Полярная сова, белая и ширококрылая, летела в направ­лении переваливающегося на ходу зайца и за две секунды на­стигла его... Думалось, сейчас стану свидетелем, а то и участ­ником редкого и кровавого события, да сова не решилась или не захотела напасть на зайца, совершенно не обратившего на нее внимания. Она только пролетела низко над ним, потом свер­нула к бугорку и уселась на нем бессмысленным истуканом. Похоже, отсутствие серьезных врагов сделало зайцев порядоч­но безмятежными. И только человека они опасались.

До весны оставалось еще много морозных и пуржистых дней, а зайцы, скорее всего, уже начинали собираться на брач­ные игры, получая все больше тепла и света от такого милого здесь солнца. Они сидели и грелись или, не торопясь, перебега­ли на новое место. Казалось, питаться им здесь совершенно нечем, но умудрялись же они находить какие-то перемерзшие, укрытые снегом травинки и корешки. Их геройское существо­вание в этом белом пустынном мире вызывало уважение и смяг­чало досаду на предстоящее и очередное возвращение пустым.

«Пусть уж носятся по этому стерильному и бескрайнему снегу, раз смогли пережить полярную ночь и долгие пурги, ког­да света белого не видно», - возникла спокойная мысль...

И исчезла разом. По сопке, среди ряби камней на снегу прямо на меня бежал заяц. Непонятно было, откуда он взялся в нашем «тылу», далеко от своих сородичей. Видно, «заблудил­ся» ненадолго и теперь мчался напрямик к своим на свою беду... Мой охотничий инстинкт вмиг затмил все отвлеченные раз­мышления.

После выстрела он свалился, затрепыхался, но быстро под­нялся, хотя дальше не двинулся. У моей «вертикалки» второй курок не действовал - пришлось спешно перезаряжать.

«Ближе подойди!..» - громким шепотом скомандовал сза­ди мой друг, который минуту назад вслух отрицал охоту не только для себя, но и вообще.

Я сообразил, что, действительно, выстрелить с более близ­кого расстояния будет надежнее. Сделал несколько шагов, и заяц, словно жестко связанный со мной, удалился на столько же.

«Ближе подойди!..»

Снова эти слова заставили меня оторвать от плеча ружье и сделать несколько шагов. И опять заяц отдалился...

Кажется, только после третьего раза я выстрелил и добрал своего подранка, ненадолго «жестко связавшегося» со мной.

С белоснежным зайцем фотографировались все, но ни у кого не вскипела охотничья страсть, хотя они уже верили, что зайцы ходят по тундре «табунами».